пеняют на себя!

Я расхохотался. Я катался по полу и задыхался от смеха. Я уже не боялся, что мое присутствие откроют обнаружат – мне было плевать на их месть: часы их сочтены, они сами это понимают.

И вдруг бред оборвался, я услышал словно со стороны то, что представлялось мне торжествующим хохотом, – слабое всхлипывание, жалкое бормотание. Я лежал у невидимой стены, ослабевший так, что уже не мог пошевелить рукой. И, вероятно, самым тяжким физическим усилием всей моей жизни было то, какое понадобилось, чтобы приподнять голову.

С другой стороны барьера на меня смотрел Ромеро. Он с надеждой сказал:

– Мне кажется, дорогой друг, вам привиделось новое сновидение?

Он так впился в меня глазами, такая внутренняя страсть была в его вопросе, что это подействовало на меня лучше лекарства. С каждым его словом ко мне возвращалось сознание.

14

Я поднялся на ноги.

– Замечательный сон! – прошептал я. – Вы посмеетесь, Павел.

К Ромеро присоединились Камагин и Лусин, за ними подошли Осима и Петри. Они слушали, но не смеялись. А я все не мог удержаться от смеха – при озаренных по-дневному стенах фантастические фигуры и лики ораторов, нелепый язык их речей казались еще забавней.

– Интересный сон! – неопределенно сказал Петри.

Осима молча пожал плечами, а Камагин воскликнул:

– Видения фантастичны, а действительность чудовищна! К сожалению, единственный отпор, который мы можем оказать этим мерзавцам, – поиздеваться над ними в воображении.

– Очень уж сложны эти сны, чтоб быть только снами, – с сомнением сказал Ромеро.

Как и все люди его эпохи, Камагин был последовательным рационалистом. Ромеро искал в суевериях зерно истины, Камагин начисто ее отвергал. Нас с Камагиным разделяло пятьсот лет человеческого развития, но во многом он был мне ближе Ромеро.

– Уж не хотите ли вы сказать, что какой-то неведомый друг снабжает адмирала секретной информацией, зашифровав ее в сны?

Ромеро раздраженно возразил:

– Я хочу сказать, что нисколько не был бы удивлен, если бы это было так. Во всяком случае, я запомнил и галактическую рубку, которую дважды посетил адмирал, и то, что Аллан штурмует Персей, вбивая между его светилами таран аннигилируемых планет, и то, что на Третьей планете, мощнейшей крепости разрушителей, неполадки, и, наконец, то, что наши друзья галакты обладают какими-то биологическими орудиями, приводящими в ужас разрушителей. Согласитесь, что до того, как Эли стали посещать его сны, ни о чем подобном мы не слышали. Стало быть, сновидения, несут в себе принципиально новую информацию. Другой вопрос – правдива ли она.

Маленький космонавт вспылил:

– Бредовые видения голодающего – вот что это такое! – Он с раскаянием повернулся ко мне. – Адмирал, я не хотел вас оскорбить.

Я через силу улыбнулся.

– Разве я не голодающий? И что все это бред – не отрицаю.

Ромеро холодно проговорил:

– Я выдвигаю такое утверждение: если хоть один из фактов, открытых нам в сновидениях адмирала, окажется реальным, то и все остальные также будут правдивы. Согласны?

– Согласен! – Камагин насмешливо добавил: – Вы забыли, Ромеро, одно известие из сна адмирала. Оно допускает непосредственную проверку: нас сегодня собираются эвакуировать на какую-то Марганцевую планету. Сегодня, Павел! И если день пройдет и эвакуации не будет…

Камагин еще не закончил, как Ромеро поднял трость.

– Принимается. Итак – сегодня!

– Стены посветлели, – сказал я со вздохом. – Сейчас появится наш мерзкий тюремщик и поинтересуется, не возжаждал ли я смерти.

Орлан появился, словно вызванный.

– Адмирал Эли, первое испытание закончено, – сказал он бесстрастно. – Тебе дадут поесть. После еды вы все должны собраться. Пленных эвакуируют с Никелевой планеты на Марганцевую.

Ромеро выронил трость, Осима, всегда сдержанный, вскрикнул. Камагин распахнутыми, полубезумными глазами смотрел на меня.

Орлан исчез так же внезапно, как и появился.

Часть третья

Мечтательный автомат на третьей планете

И на что мне язык, умевший слова

Ощущать, как плодовый сок?

И на что мне глаза, которым дано

Удивляться каждой звезде?

И на что мне божественный слух совы,

Различающий крови звон?

И на что мне сердце, стучащее в такт

Шагам и стихам моим?!

Лишь поет нищета у моих дверей,

Лишь в печурке юлит огонь,

Лишь иссякла свеча – и луна плывет

В замерзающем стекле…

Э.Багрицкий

1

Эвакуация походила на бегство.

В зал хлынули головоглазы. Нам не дали ни обсудить приказа, ни просто перекинуться соображениями. Человеческим языком головоглазы не владели, но зрение у них было зорче нашего, а гравитационные оплеухи впечатляли больше слов. Вновь появился Орлан, и мы впервые услышали его истошный крик, раздававшийся потом так часто, что он и поныне звучит в моих ушах:

– Скорей! Скорей! Скорей!

Я многого не помню в начальных минутах эвакуации, я потерял сознание до того, как исчезла силовая клетка. Пришел я в себя на нарах, рядом, сжимая мои руки в своих, сидела Мери, молча стояли молчаливые друзья. Я услышал ее счастливый голос:

– Очнулся! Он живой!

Я хотел сказать, что неживым я быть не могу, раз мне гарантирована жизнь, но сил не хватило даже на шепот. Зато я постарался глазами передать, что чувствую себя превосходно. Мери расплакалась, уткнувшись головой мне в грудь.

– Великолепно, адмирал, – объявил Осима. – Пока вы лежали без сознания, вас покормили.

– И ели вы с аппетитом, – добавил Ромеро, улыбаясь. – Но потом вдруг окаменели, и мы порядком перепугались.

– На какой корабль нас грузят? – спросил я, понемногу овладевая голосом.

– На «Волопас», – Осима иронически усмехнулся. – Побаиваются вселенские завоеватели показывать нам свои корабли.

С помощью Ромеро и Мери я приподнялся. В зал вполз Громовержец, на нем сидел Лусин. Мы с Мери и Петри примостились за его спиной.

– Включай мотор, – сказал Петри Лусину. Но Лусин так радовался моему освобождению, что не обратил внимания на поношение своего любимца.

Крылатый ящер быстро пополз по коридору, но в распределительном зале его затерли в угол пегасы. Летающие лошади с визгом и ржанием топотали в туннеле, стремясь поскорее вырваться на воздух. На одном из пегасов промчался Астр, он радостно помахал рукой.

– Не забудь: номер восьмой! – крикнула ему Мери.

– Неплохо ездит, – заметил Петри. Словечко «неплохо» у этого флегматичного человека было высшей формулой одобрения.

Мне тоже показалось, что Астр как влитой сидит на пегасе, он лихо пригибался к шее коня, ловко поджимал ноги, чтоб не мешать работе крыльев, – сам я так не сумел бы. Даже Лусин признавал, что ездить на пегасах посложней, чем на старых бескрылых лошадях.

Громовержец,